Беседа лингвиста Ирины Левонтиной и филолога Гасана Гусейнова о современном русском языке, его трансформации и об отношении людей к нарушениям норм речи, состоялась 6 сентября 2013 года в Культурном центре ЗИЛ.
Часть 1. Норма и избирательность
Ирина Левонтина в своей лекции «Норма и избирательность» рассказывает о том, как по-разному люди относятся к речи и воспринимают слова, как меняются языковые нормы, что делать с нарушениями, укоренившимися в обыденной речи, и почему такие слова, как «сосуля», «кушать» или уменьшительно-ласкательные формы раздражают.
Ирина Борисовна Левонтина — кандидат филологических наук, старший научный сотрудник сектора теоретической семантики Института русского языка им. В. В. Виноградова РАН, лексикограф, судебный эксперт, автор множества статей и лекций о русском языке, постоянная ведущая колонки в газете «Троицкий вариант — Наука». Книга Ирины Левонтиной «Русский со словарём» вошла в короткий список премии «Просветитель» за 2013 год.
Часть 2. Норма и личность
В лекции «Норма и личность» Гасан Гусейнов рассказывает о том, как язык ведет себя в качестве идеального места встречи личности и нормы, почему один человек может почувствовать себя задетым нарушением привычной речевой нормы, а другой только такие нарушения и ценит? Эти и другие смежные вопросы все чаще ставятся именно в наше время — время медийно-коммуникационной революции.
Гасан Чингизович Гусейнов — доктор филологических наук, профессор НИУ ВШЭ; преподаёт также в Базельском университете (Швейцария). Ученик А. Ф. Лосева и А. А. Тахо-Годи. Автор нескольких книг и более ста статей по классической филологии и истории культуры, современной политике и литературе.
Вдумайтесь: двадцать, тридцать, сорок, пятьдесят, шестьдесят… В этом ряду сорок стоит особняком. Как и сорок, числительное девяносто образуется не по правилам (два+дцать, три+дцать, пять+десять и т. д.). Как же они возникли?
В самом общем виде любовь представляет собой чувство и отношение человека к некоторому объекту. Но это чувство может иметь по крайней мере три основных разновидности: 1) сексуальное гендерное чувство (любовь к представителю противоположного пола), 2) чувство привязанности, близости, заботы (любовь к детям, родителям, к родному краю, к природе), 3) предпочтение того, что нравится, приятно, доставляет удовольствие (любить или не любить кого, что, любить или не любить что-либо делать и т. п.); за пределами этого остается любовь к Богу, которая не подпадает ни под одну разновидность. Кроме того, через понятие любви выражаются (обозначаются) сами участники «ситуации любви», т. е. субъект, испытывающий чувство любви (например, любящий, любитель) и объект этого чувства (возлюбленный, любимый, милый и т. п.), а также способы проявления этого чувства (например, целовать, ласкать) и другие действия, для которых, наоборот, любовь оказывается способом, инструментом (например, любоваться — т. е. ‘смотреть с любовью’).
Наверняка вы не раз слышали, что слова «нету» нету! Эту глупость любят повторять очень многие учителя русского языка и просто доморощенные «граммар-наци». Но слово «нету» никогда не выходило за рамки литературного языка. В советское время оно считалось разговорным, хотя сейчас это тоже уже некорректно — вы увидите и услышите много официальных текстов и выступлений учёных, где используется слово «нету». А уж совсем нелепо выглядят нападки на это слово, если знать его историю — именно «нет» происходит от «нету», а не наоборот. Также вы узнаете, зачем нам вообще нужно много слов-отрицаний: «нет», «не-а», «нету», «нетути», «нетушки» и др. и как таким же образом постоянно появляются новые отрицания и в других языках.
Слова «ихний», «евоный», «ейный» существуют в других славянских языках. В русском они встречаются с XVI века. Они заполняют собой «дыру» в грамматике — притяжательные местоимения 3-его лица (мой, твой, наш, ваш, ...?), которых исторически не существовало. «Ихний» имело все шансы стать нейтральным и литературным. Его использовали в авторской речи такие люди, как Достоевский, Кропоткин, Менделеев и др. Но практика тотального урегулирования русского языка, которая царила в годы советской власти, выкинула это слово на языковую обочину и заставило нас поверить, будто бы оно «разговорное» или даже «просторечное» и «областное». Это не значит, что его нужно всем начать использовать. Всё же у нас есть только тот язык, который есть. Что-то искусственно менять в языке глупо. Однако точно стоит спокойнее относиться к тому, когда кто-то другой говорит «ихний».
Пожалуй, спор «как правильно: звóнит или звони́т?» является наиболее частым спором о «правильном» русском языке. Высоколобые знатоки словесности не устают твердить: образованный человек, дескать, может сказать только «звони́т»; «звóнить» же может только безграмотная деревенщина. Конечно, какова бы ни была история любого речевого нюанса, она не обязывает вас говорить так или иначе сейчас, в XXI веке. Но что более неграмотно: как-то по-особому ставить ударение или нести чушь о русском языке по незнанию, я убедительно отвечу — второе. Из видео вы узнаете, что «звóнит» говорили образованнейшие представители ещё Серебряного века русской литературы (нач. XX в.). А тот процесс, который и привёл к перемене ударения, начался в русском языке не менее 400 лет назад.
От окружающих мы часто слышим такие, казалось бы, нелогичные формы как «более лучше» или «самый ближайший». Мы думаем: и зачем это нагромождение? — ведь «более лучше» = «лучше», «самый ближайший» = «ближайший». И некоторые исходя из этого клеймят такие формы как «неправильные». Но ах! Если бы язык работал по строгим логичным схемам ... всё было бы совсем иначе. Как обычно, попытаемся разобраться, а почему же так говорят — ведь говорят же!
Всем, кто ревностно отстаивает слово «кофе» в мужском роде, следует ознакомиться с историей этого слова. Оно вошло в язык в XVII веке... и сразу в среднем роде. С петровских времён в русском языке конкурировали с десяток разных вариантов: коф, кофь, кофе, кофей, кофий, кохвий, кафе и прч. Средний род слова «кофе» отнюдь не появился в «безграмотной речи» в последние пару десятилетий. Он не уходил из языка никогда, в т.ч. и из литературных текстов за авторством образованных людей.
До реформы орфографии 1918 года на конце слов после согласных зачем-то всегда писали Ъ. На кой вообще ер этот был нужен? Большинство думает, что-де твёрдый знак обозначал твёрдость, в то время как мягкий закономерно — мягкость. Но на самом же деле всё совсем не так! На разных ступенях истории отечественного письма Ъ надобился для разных целей. Каких же? — узнаете из этого видео.
Купил бы я у кирзиз пять килограмм помидор? Или всё же у киргизов столько килограммов помидоров лучше не брать? Как это так: рота солдатов-румынов осталась без сапогов и кальсонов? Или у солдат-румын всё в порядке, им сапог и кальсон хватает? Разберём один любопытный эпизод из истории русского языка, из-за которого у нас теперь есть так много дублетных форм окончания р.п. мн.ч.
«Он кушает», «я кушаю». Наверняка вы слышали, что эти слова якобы звучат слащаво, манерно. Что они детские. Что они «мещанские». Что их раньше говорили только лакеи своим господам. Но знали ли вы, что вся эта стилистика почти полностью выдумана с нуля без опоры на действительное употребление? Это просто нонсенс! И что сейчас твердят разные словари, справочники, учителя в школе, gramota.ru — это как fake news, только fake stylistics. Так не говорили ни в XIX в., ни в XX, не будут и в XXI. Вашему вниманию история-доказательство того, что под видом повышения грамотности можно со скоростью мема распространять любой бред, вагон вранья с толикой правды — и проверять подлинность сказанного не будут десятилетиями.
